Хочу выразить громадную благодарность за помощь в переводе этой главы johnnys heir !
Ну и спасибо Zua за оперативность.
читать дальше
Пишет Hexereich:
Конец Вселенной
- Снято! – холодно сказал режиссёр.
Сейчас их обоих обезглавят прямо здесь, во Франции, в стране, где так любили гильотину. «Очень в тему», - подумал Рё и тотчас же удивился, неужели это поцелуи Каме заставили его думать о таких не относящихся к делу вещах.
Через несколько секунд они станут достоянием истории.
Властный итальянец даже не дал Каме времени запороть слова, которые тот так тщательно репетировал; слова, которые, скорее всего, стерлись из памяти, а если бы и остались, то Каме не справился бы, ведь он, должно быть, не в себе от волнения, злости и ещё Бог знает какого чувства.
Вообще-то Рё знал, что это за чувство, но предпочел в данный момент эту мысль проигнорировать. Как бы там ни было, в это мгновение, когда они стояли под испытывающими взглядами в микрокосме их общего унижения, нужно было подумать о множестве других вещей. Как только режиссёр сказал: «Снято!», вся съёмочная группа захихикала над тем, какими они поднялись наверх.
В открытую.
Из каждого угла слышался едва приглушенный противный шепот.
Рё тут же почувствовал, как выпрямляется, инстинктивно разводя плечи шире.
Глядя на группу вызывающе, мрачно, чуть ли не издевательски.
Сочась надменностью.
Не раскаиваясь.
”Да, завистливые вы подонки, - утверждало выражение его лица. – Мы, две роскошные звезды этого грёбаного фильма, только что охренеть как сосались, в то время как вы, идиоты, тянули тут лямку, подготавливая сцену, до которой ни одному из вас даже дела нет”.
Ну так и что, мать вашу?
Они с Каме, разумеется, сотворили банальный скандал. Однако можно было сделать этот скандал настолько пустяковым, насколько возможно. В сущности, он и был пустяковым. Два джонниса немного поваляли дурака на съемочной площадке, чтобы убить время. Руки запутались, языки сплелись, пульсы тревожно участились, вмешалась страсть, они потеряли контроль. От джоннисов только такого и ждали, и больше всего бесило Рё то, как идеально они подстроились под это клише.
Но всё же он не мог заставить себя взглянуть на стоящего рядом Каме, пока на лице его было это надменное и нераскаявшееся выражение.
Потому что Ре безмерно жалел о другом: о сигарете, ожоге, о боли, которую невольно причинил, почти коснувшись спрятанного пупка, и это обязательно проявилось бы, его взгляд выдал бы его непременно – то, как бесконечно глубоко он на самом деле переживал. Но эти придурки, конечно, всё поняли бы не так. Ре беспокоился не о Каме, конечно, нет. Но, вашу мать, он чуть не сжёг грёбаный центр самой Вселенной, понятно?
Это выбило бы из колеи любого.
Но что случилось, то случилось.
На редкость неудобная ситуация, из которой надо выпутываться со всем возможным изяществом.
Хотя Рё понимал, что для самого Каме это может значить что-то совершенно другое.
Для него это могло означать конец Вселенной, которую они создали.
И по какой-то дурацкой причине разум Рё не мог не связывать это с ожогом от сигареты, оставленным им рядом с её центром.
Пусть это и совершенно не в его характере (Ре изо всех сил старался, как мог, продолжать быть той сволочью, которой был обычно), однако он был тоже вроде как расстроен, не просто раздражён всем этим действом.
Он не мог смотреть на Каме, он боялся, что если взглянет на него, то увидит, как сжимается Вселенная Каме. И это будет сжатие, потому что Каме не взорвётся, он будет контролировать себя, даже когда его вселенная исчезнет. Он бесшумно разрушится изнутри.
Но теперь Ре больше этого не хотелось.
Он спровоцировал падение крепости Каме, возможно, этого уже более чем достаточно.
С тех самых пор он чувствовал себя вполне удовлетворённым, правда же?
Какой бы ни была причина, но внезапно Ре осознал, что это последнее, чего он хотел бы. Чтобы Вселенная Каме погибла рядом с ним, у него на глазах, из-за него.
Вон там в углу Мальчик-на-побегушках-по-совместительству звукач с висящими на шее наушниками, явно не испытывал никаких беспокойств или угрызений совести, разглядывая Каме. Он пялился на него в открытую, с до невозможности виноватым выражением на своём искреннем лице хорошего парня, и не могло быть никаких сомнений, что он действительно еще и слышал дополнение к тому, что остальные только сейчас увидели.
Рё не для этого щёлкнул выключателем.
Каме не нуждался в жалости этой маленькой дряни.
Хотя, может…
Помощник режиссера, выглядевший так, будто бы он жил под кокаином, завопил высоким писклявым голоском с парижским акцентом.
- Причёску и макияж!
На этот раз лихорадка в голосе не была следствием его ничтожной зависимости. Блондинистая визажистка уже вышла вперёд, проделанной ей работе был нанесен непоправимый ущерб, и лицо у нее было холодное, как лёд. Орландо встал на полшага позади с расческой в руке. Он, наверное, был даже немного рад, что ситуация потребует от него эффектного вмешательства, такова уж была его натура.
Но режиссёр повелительно поднял свою обычно вялую руку, моментально прекратив перешёптывания, инициативу накокаиненного ассистента, и остановил этим жестом стилиста и визажистку.
Почти все тут же задержали дыхание, только Рё и Каме всё ещё пытались начать дышать после того, что произошло внизу.
Рё всё ещё не смотрел на Каме, но чувствовал его рядом с собой.
Чувствовал, как он сжимается.
И он отчаянно желал, чтобы они вдвоем оказались где угодно, только не здесь и сейчас.
Но они были именно здесь, именно сейчас, и это всё происходило именно с ними двумя.
- Не трогать волосы.
Режиссёр отдал распоряжение с обманчивым безразличием, под которым скрывалось что-то очень важное. Но что, Рё не понимал. Он пытался понять, пытался найти ответ, достаточно безумный, чтобы быть правильным.
- Скройте это, - безоговорочно потребовал режиссёр.
И его взгляд, мать его, сосредоточился на Каме.
- Только это. Больше ничего не трогайте. И быстро, - добавил он так, будто время здесь что-то значило.
В конце концов Рё не вытерпел.
Он тоже перевёл свои нераскаявшиеся глаза на Каме.
И понял, почему режиссёр смотрел как завороженный.
Никакому, даже самому одарённому визажисту никогда не удалось бы придать такой необычайно живой эффект лицу Каме так, как это сделал он, Рё.
«Этим» оказался засос, чертовски неприлично сверкающий, также неприлично, как пылал сейчас Каме. Твою мать. Здесь, под светом прожекторов, Каме был словно охвачен огнём, его волосы напоминали нити паутинки, ввинченные в беспорядочную шелковистость, его губы, влажные, раскрытые, безо всяких слов сообщали о греховности. И внезапно Рё понял, чего хотел режиссёр, и его будто бы по голове ударили. Сильно. Рё хотел было рассердиться, но единственным человеком, на которого стоило сердиться, был он сам.
Режиссёр хотел поймать в кадре такого Каме, хотел запечатлеть его на пленке сияющим воплощением похоти на веки вечные.
Потом итальянец повернулся к Рё и окинул его равнодушным оценивающим взглядом.
- Этого так и оставьте, - сказал он.
Рё даже думать не хотелось о том, как он может выглядеть в данный момент. Он ощетинился под взглядом режиссёра.
- Безупречно, - беспристрастно произнёс мужчина, без капли презрения, будто бы Рё был вещью.
А они с Каме и были вещами здесь, пешками в шахматной игре, правила которой запутались с самого начала. Вещами. Не живыми, дышащими или затаившими дыхание (если уж на то пошло) чувствующими людьми. Существами, которые сейчас чувствовали всё слишком остро.
Их не собирались ругать.
Их собирались использовать.
Без всякого стыда.
Каме понял, что должно было вот-вот случиться.
Это и многое другое ясно было написано на его умном лице.
И он наверняка понял всё гораздо быстрее, чем Рё.
Рё снова посетила неуместная мысль: может быть, Каме был в этой игре с самого начала. Хотя Рё знал, что это невозможно. Но так или иначе, казалось, маленький чудак сам в какой-то момент осознал извращённые правила.
И теперь он отчаянно подыгрывал. Делал все, лишь бы теперь не проиграть всё ради единственного безрассудного момента, после многих лет уступок, подчинения, прогибов под путаные правила.
Он послушно стоял, запрокинув голову назад, открыв горло, а визажистка замазывала засос, пока затирала красное пятно, которое Ре оставил на нежной коже, чтобы его увидел весь мир. Этот красный затмевал даже яростно-алые ногти визажистки, потому что выглядел гораздо непристойнее.
Может быть, что-то в Рё хотело, чтобы все эти подонки видели его засос, так же как он хотел, чтобы этот засранец услышал их с Каме. Если так, то желание Ре как раз сейчас осуществлялось: разумеется, увидели все.
Наверное, надо быть осторожнее в своих желаниях.
Через несколько секунд визажистка закончила работу.
Засос стал невиден, но остался запечатлённым в глазах каждого в комнате.
Все они знали.
Его отметка была на Каме.
- Мотор!
И сцена неумолимо продолжалась.
Каме стоял к нему лицом, только это был не совсем Каме.
Это был персонаж, которого он играл.
Но у персонажа было тонкое лицо Каме, раскрасневшееся, а скулы над впалыми щеками чуть не горели от унизительности положения, недвусмысленно намекая на то, что произошло.
Пудра, разумеется, скрыла засос от взглядов, но напряжение от прерванного сближения между ними двумя сохранялось в воздухе, почти видимое, почти осязаемое. Его невозможно было спрятать в звенящей тишине комнаты со множеством глаз, наблюдавших за совершенно бесплатным спектаклем.
Невозможная, но всё же очевидная химия между ними вырвалась наружу
Ее даже покажут скоро в кинотеатре по соседству с вами, кем бы вы ни были, думал Ре. Этот дубль и монтировать не нужно, потому что Каме великолепно справлялся с репликами, произнося свои слова и глядя Ре прямо в глаза, а его собственные тёплые миндальные глаза были полны фальшивой дружбы и абсолютной чуши.
Рё почувствовал непреодолимое желание (не в первый раз за день, так почему бы уже и нет) утащить Каме обратно в подвал за волосы, как какой-нибудь дикарь, спрятать, чтобы никто кроме Ре не видел. А потом бить его, ненавидеть за то, что Каме так отвратительно правильно выдерживал сцену, за доведённую до автоматизма игру, вообще за то, что Каме играл, пусть он и должен был это делать.
За то, что Рё тоже должен был делать, если подумать.
Но Рё мог только стоять на месте и смотреть, как персонаж Каме смотрит ему в глаза так открыто, как сам Каме никогда не смотрел, и пытаться не взорваться.
По крайней мере, ему не надо было сейчас говорить.
- Это всё только ты, - с чувством сказал персонаж Каме и похлопал его по плечу.
С благодарностью.
Именно это было написано в сценарии, вот так ирония.
Рё до боли сжал зубы, это не было нигде прописано, но всё равно попало в кадр.
Персонаж Каме улыбнулся ему странной улыбкой. В улыбке была доля придурковатости.
«Насколько же Каме великолепный актёр?» – подумал Рё и испугался.
Внезапно он понял, что теперь не знает, чья же Вселенная может исчезнуть, когда закончится эта короткая сцена.
30.10.2010 в 18:46
Конец Вселенной
- Снято! – холодно сказал режиссёр.
Сейчас их обоих обезглавят прямо здесь, во Франции, в стране, где так любили гильотину. «Очень в тему», - подумал Рё и тотчас же удивился, неужели это поцелуи Каме заставили его думать о таких не относящихся к делу вещах.
Через несколько секунд они станут достоянием истории.
Властный итальянец даже не дал Каме времени запороть слова, которые тот так тщательно репетировал; слова, которые, скорее всего, стерлись из памяти, а если бы и остались, то Каме не справился бы, ведь он, должно быть, не в себе от волнения, злости и ещё Бог знает какого чувства.
Вообще-то Рё знал, что это за чувство, но предпочел в данный момент эту мысль проигнорировать. Как бы там ни было, в это мгновение, когда они стояли под испытывающими взглядами в микрокосме их общего унижения, нужно было подумать о множестве других вещей. Как только режиссёр сказал: «Снято!», вся съёмочная группа захихикала над тем, какими они поднялись наверх.
В открытую.
Из каждого угла слышался едва приглушенный противный шепот.
Рё тут же почувствовал, как выпрямляется, инстинктивно разводя плечи шире.
Глядя на группу вызывающе, мрачно, чуть ли не издевательски.
Сочась надменностью.
Не раскаиваясь.
”Да, завистливые вы подонки, - утверждало выражение его лица. – Мы, две роскошные звезды этого грёбаного фильма, только что охренеть как сосались, в то время как вы, идиоты, тянули тут лямку, подготавливая сцену, до которой ни одному из вас даже дела нет”.
Ну так и что, мать вашу?
Они с Каме, разумеется, сотворили банальный скандал. Однако можно было сделать этот скандал настолько пустяковым, насколько возможно. В сущности, он и был пустяковым. Два джонниса немного поваляли дурака на съемочной площадке, чтобы убить время. Руки запутались, языки сплелись, пульсы тревожно участились, вмешалась страсть, они потеряли контроль. От джоннисов только такого и ждали, и больше всего бесило Рё то, как идеально они подстроились под это клише.
Но всё же он не мог заставить себя взглянуть на стоящего рядом Каме, пока на лице его было это надменное и нераскаявшееся выражение.
Потому что Ре безмерно жалел о другом: о сигарете, ожоге, о боли, которую невольно причинил, почти коснувшись спрятанного пупка, и это обязательно проявилось бы, его взгляд выдал бы его непременно – то, как бесконечно глубоко он на самом деле переживал. Но эти придурки, конечно, всё поняли бы не так. Ре беспокоился не о Каме, конечно, нет. Но, вашу мать, он чуть не сжёг грёбаный центр самой Вселенной, понятно?
Это выбило бы из колеи любого.
Но что случилось, то случилось.
На редкость неудобная ситуация, из которой надо выпутываться со всем возможным изяществом.
Хотя Рё понимал, что для самого Каме это может значить что-то совершенно другое.
Для него это могло означать конец Вселенной, которую они создали.
И по какой-то дурацкой причине разум Рё не мог не связывать это с ожогом от сигареты, оставленным им рядом с её центром.
Пусть это и совершенно не в его характере (Ре изо всех сил старался, как мог, продолжать быть той сволочью, которой был обычно), однако он был тоже вроде как расстроен, не просто раздражён всем этим действом.
Он не мог смотреть на Каме, он боялся, что если взглянет на него, то увидит, как сжимается Вселенная Каме. И это будет сжатие, потому что Каме не взорвётся, он будет контролировать себя, даже когда его вселенная исчезнет. Он бесшумно разрушится изнутри.
Но теперь Ре больше этого не хотелось.
Он спровоцировал падение крепости Каме, возможно, этого уже более чем достаточно.
С тех самых пор он чувствовал себя вполне удовлетворённым, правда же?
Какой бы ни была причина, но внезапно Ре осознал, что это последнее, чего он хотел бы. Чтобы Вселенная Каме погибла рядом с ним, у него на глазах, из-за него.
Вон там в углу Мальчик-на-побегушках-по-совместительству звукач с висящими на шее наушниками, явно не испытывал никаких беспокойств или угрызений совести, разглядывая Каме. Он пялился на него в открытую, с до невозможности виноватым выражением на своём искреннем лице хорошего парня, и не могло быть никаких сомнений, что он действительно еще и слышал дополнение к тому, что остальные только сейчас увидели.
Рё не для этого щёлкнул выключателем.
Каме не нуждался в жалости этой маленькой дряни.
Хотя, может…
Помощник режиссера, выглядевший так, будто бы он жил под кокаином, завопил высоким писклявым голоском с парижским акцентом.
- Причёску и макияж!
На этот раз лихорадка в голосе не была следствием его ничтожной зависимости. Блондинистая визажистка уже вышла вперёд, проделанной ей работе был нанесен непоправимый ущерб, и лицо у нее было холодное, как лёд. Орландо встал на полшага позади с расческой в руке. Он, наверное, был даже немного рад, что ситуация потребует от него эффектного вмешательства, такова уж была его натура.
Но режиссёр повелительно поднял свою обычно вялую руку, моментально прекратив перешёптывания, инициативу накокаиненного ассистента, и остановил этим жестом стилиста и визажистку.
Почти все тут же задержали дыхание, только Рё и Каме всё ещё пытались начать дышать после того, что произошло внизу.
Рё всё ещё не смотрел на Каме, но чувствовал его рядом с собой.
Чувствовал, как он сжимается.
И он отчаянно желал, чтобы они вдвоем оказались где угодно, только не здесь и сейчас.
Но они были именно здесь, именно сейчас, и это всё происходило именно с ними двумя.
- Не трогать волосы.
Режиссёр отдал распоряжение с обманчивым безразличием, под которым скрывалось что-то очень важное. Но что, Рё не понимал. Он пытался понять, пытался найти ответ, достаточно безумный, чтобы быть правильным.
- Скройте это, - безоговорочно потребовал режиссёр.
И его взгляд, мать его, сосредоточился на Каме.
- Только это. Больше ничего не трогайте. И быстро, - добавил он так, будто время здесь что-то значило.
В конце концов Рё не вытерпел.
Он тоже перевёл свои нераскаявшиеся глаза на Каме.
И понял, почему режиссёр смотрел как завороженный.
Никакому, даже самому одарённому визажисту никогда не удалось бы придать такой необычайно живой эффект лицу Каме так, как это сделал он, Рё.
«Этим» оказался засос, чертовски неприлично сверкающий, также неприлично, как пылал сейчас Каме. Твою мать. Здесь, под светом прожекторов, Каме был словно охвачен огнём, его волосы напоминали нити паутинки, ввинченные в беспорядочную шелковистость, его губы, влажные, раскрытые, безо всяких слов сообщали о греховности. И внезапно Рё понял, чего хотел режиссёр, и его будто бы по голове ударили. Сильно. Рё хотел было рассердиться, но единственным человеком, на которого стоило сердиться, был он сам.
Режиссёр хотел поймать в кадре такого Каме, хотел запечатлеть его на пленке сияющим воплощением похоти на веки вечные.
Потом итальянец повернулся к Рё и окинул его равнодушным оценивающим взглядом.
- Этого так и оставьте, - сказал он.
Рё даже думать не хотелось о том, как он может выглядеть в данный момент. Он ощетинился под взглядом режиссёра.
- Безупречно, - беспристрастно произнёс мужчина, без капли презрения, будто бы Рё был вещью.
А они с Каме и были вещами здесь, пешками в шахматной игре, правила которой запутались с самого начала. Вещами. Не живыми, дышащими или затаившими дыхание (если уж на то пошло) чувствующими людьми. Существами, которые сейчас чувствовали всё слишком остро.
Их не собирались ругать.
Их собирались использовать.
Без всякого стыда.
Каме понял, что должно было вот-вот случиться.
Это и многое другое ясно было написано на его умном лице.
И он наверняка понял всё гораздо быстрее, чем Рё.
Рё снова посетила неуместная мысль: может быть, Каме был в этой игре с самого начала. Хотя Рё знал, что это невозможно. Но так или иначе, казалось, маленький чудак сам в какой-то момент осознал извращённые правила.
И теперь он отчаянно подыгрывал. Делал все, лишь бы теперь не проиграть всё ради единственного безрассудного момента, после многих лет уступок, подчинения, прогибов под путаные правила.
Он послушно стоял, запрокинув голову назад, открыв горло, а визажистка замазывала засос, пока затирала красное пятно, которое Ре оставил на нежной коже, чтобы его увидел весь мир. Этот красный затмевал даже яростно-алые ногти визажистки, потому что выглядел гораздо непристойнее.
Может быть, что-то в Рё хотело, чтобы все эти подонки видели его засос, так же как он хотел, чтобы этот засранец услышал их с Каме. Если так, то желание Ре как раз сейчас осуществлялось: разумеется, увидели все.
Наверное, надо быть осторожнее в своих желаниях.
Через несколько секунд визажистка закончила работу.
Засос стал невиден, но остался запечатлённым в глазах каждого в комнате.
Все они знали.
Его отметка была на Каме.
- Мотор!
И сцена неумолимо продолжалась.
Каме стоял к нему лицом, только это был не совсем Каме.
Это был персонаж, которого он играл.
Но у персонажа было тонкое лицо Каме, раскрасневшееся, а скулы над впалыми щеками чуть не горели от унизительности положения, недвусмысленно намекая на то, что произошло.
Пудра, разумеется, скрыла засос от взглядов, но напряжение от прерванного сближения между ними двумя сохранялось в воздухе, почти видимое, почти осязаемое. Его невозможно было спрятать в звенящей тишине комнаты со множеством глаз, наблюдавших за совершенно бесплатным спектаклем.
Невозможная, но всё же очевидная химия между ними вырвалась наружу
Ее даже покажут скоро в кинотеатре по соседству с вами, кем бы вы ни были, думал Ре. Этот дубль и монтировать не нужно, потому что Каме великолепно справлялся с репликами, произнося свои слова и глядя Ре прямо в глаза, а его собственные тёплые миндальные глаза были полны фальшивой дружбы и абсолютной чуши.
Рё почувствовал непреодолимое желание (не в первый раз за день, так почему бы уже и нет) утащить Каме обратно в подвал за волосы, как какой-нибудь дикарь, спрятать, чтобы никто кроме Ре не видел. А потом бить его, ненавидеть за то, что Каме так отвратительно правильно выдерживал сцену, за доведённую до автоматизма игру, вообще за то, что Каме играл, пусть он и должен был это делать.
За то, что Рё тоже должен был делать, если подумать.
Но Рё мог только стоять на месте и смотреть, как персонаж Каме смотрит ему в глаза так открыто, как сам Каме никогда не смотрел, и пытаться не взорваться.
По крайней мере, ему не надо было сейчас говорить.
- Это всё только ты, - с чувством сказал персонаж Каме и похлопал его по плечу.
С благодарностью.
Именно это было написано в сценарии, вот так ирония.
Рё до боли сжал зубы, это не было нигде прописано, но всё равно попало в кадр.
Персонаж Каме улыбнулся ему странной улыбкой. В улыбке была доля придурковатости.
«Насколько же Каме великолепный актёр?» – подумал Рё и испугался.
Внезапно он понял, что теперь не знает, чья же Вселенная может исчезнуть, когда закончится эта короткая сцена.