Каме закрыл за собой дверь трейлера, его ноги передвигались сами по себе. Это не он шел: он думал, что не он. Каме не чувствовал себя способным сделать хоть что-нибудь. Ноги натолкнулись на стул. Он присел на него.
Выдохнул.
Его начало трясти.
Неудержимо.
Однако он не плакал.
За него это делало отчаянье, отброшенное в угол, разрывало его голову, оно было раздражающим, слабым, жалким животным.
Персонаж Каме отошел на задний план. Бедный персонаж Каме. Он ускользнул сразу же, как Каме вышел из кадра, обессиливший после приложенных усилий, для Каме было невозможно остановиться и вернуть его к жизни, пока все смотрели на него. Он должен был оставить его и идти дальше, но, должно быть, персонаж Каме сейчас все еще был с ним, как призрак, скрывающийся за декорациями, пытающийся прийти в себя.
Его голосом было молчание, настолько очевидное, что пугало Каме больше, чем любая проповедь.
Каме знал, это может произойти.
Что он говорил?
То, что это может случиться.
Твою мать, разве сегодня был тот самый день?
День, когда все рухнет.
Само.
Раз и навсегда?
Да, Каме знал это, знал все это время: его облом приближался, процесс был неумолим. Но в то же время то был медленный процесс, и эта медлительность успокаивала его и тем самым вводила в ложное чувство забытья, будто приближая к грядущему концу.
Конечно, это был его конец.
Когда-нибудь. Скоро. Когда-нибудь.
За исключением эпизода ранее этим днем, когда кто-то, весьма определенный кто-то, щелкнул тем самым тумблером.
И раз, придя в движение, этот процесс резко ускорялся, открывая ему правду с пугающей ясностью.
Каме изнутри разрывало на части.
И это происходило намного быстрее, чем он рассчитывал; чем то, к чему могли подготовить его любые оценки или предположения, которые он делал.
Пожалуйста.
Это было нормально, он смирился с тем, что это должно было произойти.
В конце концов.
Но не здесь.
Не сейчас.
Пожалуйста.
Просто ... немного больше времени.
Он хотел немного оттянуть момент, прежде чем развалится и сгорит.
Здесь.
Сейчас.
Из-за него.
Каме продолжал дрожать.
Он хотел бы быть одним в мире.
Но он таковым не был.
Весь огромный мир был полон хихикающих людей.
Он даже не был один в этом чертовом трейлере, куда в ту же секунду, когда режиссер сказал «снято», он сбежал, сломя голову, потому что чувствовал, что это случиться - его начало сильно трясти. И раз это началось, то уже не остановить. Он весь дрожал. Дрожал. Дрожал.
Вместе с пугающе тихим голосом и отчаянием, которое разрывало голову, как будто ребенок с ожогом третей степени и теперь (о, прекрасно, просто замечательно!) теперь гримерша тоже зашла туда - она вошла в трейлер. Пришла, чтобы подготовить его к следующей сцене, предположил он; и, возможно, ей удастся поправить его лицо, но она не сможет помочь ему, сделает ли она это, то, что было необходимо ему прямо сейчас - помощь. Он был раздавлен всем происходящим.
Черт, он просто не мог перестать дрожать.
Уж лучше бы он был мертвым, чем поверженным.
Гримерша просто пыталась делать свою работу, и была мила, она терпеливо и тихо ждала, пока он возьмет себя в руки, потому как не могла сейчас нанести никакой грим на дрожащий холст его потерянного лица. Мать его, он так сильно дрожал! Но она была там, а, черт возьми, он не хотел, чтобы кто-то был свидетелем потрясающего облома Каменаши Казуи.
И все же она собралась сесть на стул рядом с ним.
Черт.
Он не нуждался в утешениях.
Хотел, чтобы его пристрелили.
Девушка по привычке скрестила ноги, в то время как его мир рушился, будто из воздуха в ее руках появилась пилочка для ногтей. Она принялась округлять края своих идеальных ногтей. И вдруг:
- Хочешь потом пройтись по магазинам? - спросила она тем же тоном, что и утром, когда интересовалась, кто его любимый дизайнер.
Она не смотрела на него, а чуть восхищенно рассматривала свои ногти.
Каме знал, что, должно быть, смотрел на нее так, будто она совсем умом тронулась, и эта мысль неожиданно показалась ему очень правдоподобной. Наверняка выражение лица выдавало его истерику при условии того, как плохо он справлялся с Паркинсоном по всему телу.
- Прошу прощения?
Она что, заигрывала? Что, сейчас? Она что, совсем из своего долбанного ума выжила? И учитывая все произошедшее, было полно намёков на то, что он самый настоящий гей, хотя на самом деле он был бисексуалом, как и все остальные, но она не должна была этого знать. Или все же знала, хотя не должна была знать о нем ничего?
Да, очевидно, у нее не было ни одной чертовой догадки о нем, пытаться провернуть что-то подобное в этот момент.
«Никто тебя не знает, Каме. Ты непонятный мальчик, признай это - ты сам себя понять не можешь. Никто не понимает тебя. Кроме Ре. О, Ре понимает тебя прекрасно. Только он знает, как ты устроен, и на какие именно кнопки нажимать, или, скорее, какими выключателями щёлкнуть, чтобы послать тебя мчаться, куда глаза глядят, в пропасть», - он разрешил Голосу внутри заговорить.
Не мог долго его сдерживать.
Очевидно, у гримерши была та же привычка.
- Ты думаешь о том, как бы убить его, не так ли? - сказала она, вступая в диалог. - То, как ты сейчас выглядишь, действительно заставляет меня бояться, что, как только вы останетесь наедине, ты это и сделаешь. Ты только глянь на себя. Тебя ведь всего трясет от гнева, да? Господи. Поэтому я и пришла сюда первым делом, вошла, как хамская сучка. Я на самом деле не хамка. Послушай, я не собираюсь притворяться, будто мне есть дело до того, какой страшной смертью сдох бы твой засранец-бойфренд, но ты мне нравишься, ты типа классный. А шопинг может решить все, подружка.
Каме вылупился на нее в полном недоумении. На самом деле, это не было фамильярностью, несмотря на фамильярность.
- Он мне не бойфренд, - сказал он. Последнее слово далось ему особенно сложно, застряв на его губах дольше, чем другие произнесенные с дрожью слова, и когда звучание достигло его ушей, оно показалось ужасно странным. Он почувствовал волны шока, проходящие через его сознание, от того, что она употребила это слово для описания Ре. Напрямую связав их. Неужели это именно то, что люди со съемочной площадки, заблуждаясь, думали?
Глубоко заблуждаясь.
В том, что эти двое что-то значили друг для друга.
Он издал короткий, резкий смешок.
- Мы просто трахаемся, - уточнил он резко и вдруг почувствовал себя лучше, высказав это вслух, напоминая себе, как уродлива правда. Это было так же уродливо, как то, каким он был в глазах Ре. Они просто трахались, разве нет? Как животные, вот как все было. И это было даже мягко сказано, ведь животные не ненавидят друг друга до глубины души, животные просто делают это, доставляют удовольствие либо для репродукции или чего там... Но Ре совершенно точно, точно ненавидел его до глубины души и всё равно и трахал его задницу. Возможно, это возбуждало его: ненавидеть и одновременно трахать.
Да.
Это было фактом. Это было известно с самого начала, и ничего с тех пор не изменилось. Никакое число дрожи и оргазмов не могло изменить этот факт.
Ре ненавидел его.
«Да, он ненавидит», - категорически подтвердил Голос. Он говорил словно прямая линия на кардиограмме. «Он ненавидит тебя. Почему ты ведешь себя так, будто удивлен. Ты все время знал это. Ре ненавидит тебя. И так далее. И тому подобное. Причинять боль тебе - это забава для него. И брось, признай, ты участвовал в этом тоже ради забавы. Прими радость быть оттраханным им в миллионах разных способов, ты, извращенное мазохистское маленькое дерьмо».
Ре ненавидел его.
Эта мысль повторялась в его голове так же тупо, как и одна из тех мерзких техно мелодий, что попадают в голову и держаться, словно суперклеем.
Суперужасным клеем.
«Ну что ж, тогда тебе стоит тоже ненавидеть его, - уже устав перечить, говорил Голос в его голове. - Надеюсь, что ты ненавидишь. Скажи мне, Каме, что ты ненавидишь его. Что ты хочешь его убить».
Он не ответил Голосу сразу.
Вместо этого он ответил гримерше.
- Блин, да он же ненавидит меня до глубины души, или это не очевидно? - он вообще не понимал, с чего вдруг доверительно общается с этим едва знакомым ему человеком. Конечно, она ему нравилась, но он всегда был осторожен со всеми. Хотя, если разобраться, он и не сказал ничего такого, чего бы не знали те, кто сегодня днем все поняли о них двоих. Хотя нет, не поняли, скорее сунули свои носы, показав тем самым непрофессионализм. Такое Каме могло только в кошмаре присниться, в таком, от которого бы просто пОтом изошел: что он проспал и точно на полдня отстал от своего напряженного графика или оговорился и назвал Китагаву старым извращенцем-мудаком в лицо на людях.
- А...
Она перестала подпиливать свои ногти, подняла голову, вверх тем самым предав этому значимость, как будто то, что он сейчас сказал, вывело ее из состояния аффекта, хотя Каме и не понимал, каким образом и почему это должно возыметь такой эффект. Тоже мне новость! Она бы даже не смогла продать эту новость ни одной газете в связи со сроком ее давности. Нишикидо Ре ненавидит Каменаши Казую. Да, действительно срок годности этой новости прошел. Но все равно это смешное выражение не сходило с ее кукольного личика.
Этого смешного сомневающегося выражение лица.
- Ну ладно, - она взмахнула папкой заученным небрежным движением руки и извлекла из нее содержимое. - Это действительно не мое дело, кем вы, ребята, друг другу приходитесь, а кем нет, но если этот Мистер Злодей продолжит вести себя в той же манере по отношению к моему бойфренду, тогда, пожалуй, это начнет меня волновать.
- Твоему бойфренду? - тупо повторил Каме.
Он до конца не отфильтровал сказанное, размышляя над тем, как он ненавидел само это слово. Бойфренд. И все, что оно в себя включало.
Все, чего он никогда не смог бы получить.
Нет, не все.
Одного.
Человека.
- Джеко, мы встречаемся.
Ему пришлось реально напрячься, чтобы вникнуть в то, что она говорила.
Это все из-за дрожи.
Его мозг болел.
- Я не знал. Послушай, мне жаль.
- Я знаю, что ты не в курсе. И не извиняйся. Ты не виноват в этом. Это все тот засранец.
- Он не... - Каме остановил себя.
- Ты уже отрицал это, не переживай, дорогуша. Я поняла, он не твой парень.
Это было совсем не то, что на самом деле хотел сказать Каме. Он хотел сказать, что Ре не был засранцем. Но какого черта он хотел защитить этого...
Засранца.
Которым он являлся.
Голос с негодованием подтвердил:
«Да, он такой».
Ре и правда был засранцем.
Если объективно.
И субъективно он был им. Но Каме все еще не мог сделать своего вывода на этот счет.
С какой стороны ни посмотри, Ре он мне в ту ночь высушил волосы был он заставил меня выпить сироп от кашля ужасен.
«О, пощади меня, подсознательная сентиментальная ахинея. Та, что превратила это в 10 лучших моментов твоей жизни и лишь подчеркнула, насколько жалким является существование, которое ты вел, Каме. Ты точно знаешь, насколько ничтожным на самом деле было все в его глазах. Как ничтожен ты».
В его голове застряло слово, которое мозг отказывался воспринимать. Наверное, его мозг сейчас просто не выдерживал эти четыре слога подряд. Что же он так сильно-сильно-сильно дрожит? Это не нормально.
«Тебе его по буквам сказать? Н.и.ч.т.о.ж.е.с.т.в.о. Все еще слишком много букв? Как насчет такого: ты конченое насекомое для Ре».
До Каме дошло.
Прекрасно.
Насекомое.
Я.
«Но это не важно, - Голос в голове пытался звучать успокаивающе, хотя получалось это так неестественно, что только пугало Каме больше. - Главное - не развалиться. Не тут и не сейчас. Это скоро произойдет, мы оба знаем, но постарайся не сделать этого рядом с Ре, хорошо?» Он перестал притворяться, что пытался успокоить Каме, Голос снова приобрел свой приказной тон для Каме. «Вообще-то наплевать, что ты попадешь в ад, но позже, понял, Каме? Не сейчас. Не доставляй ему такого удовольствия», - издевался над ним Голос.
Хорошо.
Хорошо, хорошо.
Он все еще дрожал, как лист на ветру, но к черту это. Он все-таки добьет этот день, а потом пойдет на шопинг с этой надоедливой доброй незнакомкой, а потом...Он пока еще не знал, что произойдет потом, сразу после, сегодня ночью по его возвращению в отель.
Было бы чудом, если бы он вообще смог хотя бы выбраться из этого трейлера.
Голос подначивал:
«Оно должно произойти, то чудо, Каме».
Окей.
Он сделает так, чтобы это произошло. Как только дрожь прекратится.
Но все же голос был неумолим.
«И что бы не произошло после: сегодня ночью, завтра или послезавтра, - ты все равно продолжишь свой путь, тебе необходимо собраться, ты...»
Твою мать, до каких пор? Каме отчаянно перебил его.
Ему необходимо было знать. Необходимо было видеть эту финишную черту, чтобы двигаться дальше. Потому как, черт, он не может продолжать этот путь бесконечно.
Голос ответил быстро, установив финишную черту для него, так, как будто он это давно спланировал:
«До Японии».
Ага, хорош план.
«Ну, по крайней мере, у меня есть план».
Это была правда. У Каме в голове не было и мысли, ничего, что могло бы помочь, только дрожь.
У него и правда не было альтернативы.
Пришлось принять план голоса.
Окей, пусть будет Япония
Когда он вернется в Японию, он может свихнуться.
Вдали от них всех.
Он прекрасно понял, о чем говорил Голос.
Те глаза.
Глаза Ре, в которых был он - дрожь немного уменьшилась, потому как до мозга, наконец, дошло значение слова «ничтожество».
Да, он решил.
Он будет следовать плану, даже если это его погубит.
Хотя он не мог этого увидеть, но был готов поклясться, что Голос улыбался с нескрываемым триумфом.
На старт.
Отчаянье в углу всё ещё продолжало орать.
Каме игнорировал его.
Внимание.
Он глубоко вздохнул.
Марш.
- Я с удовольствием пойду по магазинам, - ответил он. И постарался твердо сказать это от лица персонажа.
Так, как по его представлениям его видят люди.
И затем подставил дрожащее лицо для временного восстановления.
Возможно, это было неизбежно.
Но в данный момент он еще держался.